Опьяненная любовью - Страница 25

Клара выполнила все свои обязанности по уходу за больной, помахала на прощание рукой и уже от порога заявила:

— Вернусь поздно вечером. Оставляю тебя на надежного человека. Не вздумай обижать его. Он хороший. Люби его!

— Постараюсь.

Интересно, что Элен никому другому не позволила бы так говорить с собой. Даже лучшую подругу Стефани одернула бы за бесцеремонное вторжение в личную жизнь. А с Кларой и не нашлась, как перевести разговор в шутку. Та всерьез, и Элен тоже.

— Ох, Клара, еще бы и ему постараться… — вздохнула девушка и услышала, как рассмеялась Клара.

— Уж этот-то влюблен по уши.

8

Трудно болеть, когда остаешься совсем одна. Сразу все внимание, никем и ничем не отвлекаемое, обращено только на себя. Ноет нога, саднит плечо. Голова тоже побаливает, но терпимо. Сколько же еще лежать так?

Барбара просила дать о себе знать. Как сделать это? Послать телеграмму? Тетка может обидеться, она ведь ждет подробностей, а в телеграмме особо не разгуляешься. Написать письмо? Эпистолярный жанр обязывает к пространным рассуждениям, а настроения нет. Попросить Филиппа позвонить? Это вообще было бы полнейшим безумием! Лучше всего задействовать Стефани. Эта выручит!

Мысли Элен незаметно перешли на предмет ее любви. Раньше раздумья о Джексоне ничего приятного не сулили. У Элен даже появлялось такое напряженное выражение на лице, что тетка безошибочно догадывалась, о ком грустит любимица. А сейчас все совсем иначе: только вспомнила о Филиппе, — и рот разошелся в улыбке.

Тут Элен услышала какой-то металлический негромкий скрежет. Филипп пытается открыть давно не открывавшийся замок «ее» двери. Наконец он вошел, внося с собой запах свежего морозного воздуха, и, стоя на пороге гостиной, бодро крикнул:

— Привет!

— Привет! Ты что-то очень долго возился с ключом.

— Попробуй совладать с замком; когда у тебя обе руки заняты.

Действительно, в каждой руке у него по большому пакету, которые он положил на кресло, а сам пошел раздеваться.

Элен безмятежно следила за его передвижениями по комнате. Как все, оказывается, может быть хорошо. Пришел любимый человек, и радостью отозвалось сердце, и умиротворение на душе. Вот если бы он еще любил… Она, без сомнения, симпатична ему, но что движет его хлопотами сейчас? Сострадание? Долг соотечественника? Естественный порыв выручить друга, попавшего в беду? Тоже, конечно, неплохо характеризует человека, но хочется большего. Эй, Элен, пожалуй, ты начинаешь выздоравливать! Что за мысли? Да уж, далеко тебе до Джейн Моррис…

— Элен, ты вроде загрустила? Как дела? Неужели вернулись боли?

— Все в порядке. Может больная девушка ненадолго вообразить себя Дамой печали? — Томный взгляд из-под пушистых ресниц нисколько не соответствовал воплощаемому образу.

Филипп рассмеялся.

— У нас сегодня маленький праздник!

— Какой? — в недоумении округлились синие глазищи.

— Пока не знаю. Это нам еще предстоит придумать, — деловито заявил он и начал потрошить первый пакет.

— Нет уж, думай сам. У меня все мысли к голове бинтом прикручены.

Филипп тем временем освободил из бумажного кокона большой букет. Хризантемы! Надо же!

— Это тебе, чтобы радовали глаз и отгоняли печаль.

— Спасибо, Филипп, я тебе очень благодарна. — Не обращая внимания на его попытку что-то возразить, Элен поторопилась добавить: — Посмотри в той комнате, может быть, у меня и ваза есть. Я ведь не успела толком пожить в этом доме, сразу превратила его в больницу.

Джексон прошел в гостиную, слышно было, как он звякал стеклом, и наконец вышел с большой керамической кружкой в руках. Действительно, чем не ваза?

— Элен, можно я буду говорить высоким слогом?

— Попробуй.

— Эти цветы тебе за то, что ты есть. За то, что, едва появившись на моем пути, ты не исчезла. За то, что я сегодня допущен к празднику воскрешения.

— О, Филипп! В другой раз, когда ты попросишь разрешения говорить высоким стилем, буду осторожнее с ответом, — пряча улыбку, сказала Элен.

— Воспользуюсь тем, что пока еще действует твое первое разрешение. Давай зажжем камин, будем смотреть на огонь и думать о самом потаенном, а говорить станем хоть и высоким стилем, но шепотом, не нарушая интимности обстановки. Вас это устраивает, юная леди?

Юная леди, судя по всему, не возражала, но кое-какие замечания у нее все-таки имелись.

— Учти, тебе придется рассказывать мне подробно о том, как ведет себя огонь, с моего места камина не видно, а голову выше я пока поднять не могу.

— Если камин не идет к человеку, то мы человека поднесем к камину, — нашел Филипп выход из положения.

— Да ты что! — всполошилась Элен. — У меня от одной мысли об этом боль прошла по всему телу.

— Ну, тогда камин будет гореть для тепла, для меня, для запаха, для приглушенного света и для уюта обстановки, устраивает?

— Мистер Джексон, не верю своим ушам. Вы что, романтик?

— Мисс Олдфилд, у меня есть подозрение, что вы вознамерились этим небрежным вопросом обидеть меня, но вынужден вам сказать: вы добились прямо противоположного эффекта. Да, я романтик! К тому же у меня сегодня праздник: одна прелестная юная особа не с серыми, а сине-голубыми глазами, перепугав меня до смерти, оживает на глазах. Она уже воспринимает кое-какие слова, иногда откликается на мои нелепые шутки и, возможно, после перенесенного легкого сотрясения мозга заставит себя наконец заметить то, чего не замечала раньше.

Элен взмолилась:

— Филипп, прошу, помолчи минуту. Мне больно смеяться.